Я не мог придумать, что сказать ей на это, и сделал вид, что слишком занят почесыванием ушей Ночного Волка.
Брат мой.
Это был всего лишь шепот, не больше, но я посмотрел на лежащего рядом со мной волка и положил руку ему на загривок, укрепляя связь прикосновением.
Ты был таким же пустым, как все остальные люди. Я не мог заставить тебя почувствовать меня.
Я знаю. Но не знаю, что со мной случилось.
А я знаю. Ты все время отодвигаешься от меня в другую сторону. Я боюсь, что однажды ты уйдешь слишком далеко и не сможешь вернуться. Сегодня я боялся, что это уже случилось.
Что ты имеешь в виду? В какую другую сторону?
– Ты снова слышишь волка? – быстро спросила Кетриккен. Я поднял глаза и был удивлен ее беспокойством.
– Да, мы снова вместе, – сказал я. Одна мысль пришла мне в голову. – А откуда вы знаете, что мы не могли общаться?
Она пожала плечами:
– Просто я так подумала. Он казался очень… встревоженным, а ты отдалился от всех нас.
У нее есть Уит, верно?
Не могу с уверенностью сказать, будто что-то пробежало между ними. Однажды, очень давно, еще в Баккипе, мне показалось, что я почувствовал, как Кетриккен пользуется Уитом. А сейчас мой собственный Уит был таким слабым, что я едва слышал связанного со мной волка. Как бы то ни было, Ночной Волк поднял голову и посмотрел на нее, а она твердо выдержала его взгляд.
– Иногда мне хочется уметь говорить с ним, как ты, – нахмурилась Кетриккен. – Он мог бы очень помочь мне. Я была бы больше уверена в безопасности пути и впереди, и позади нас. Он мог бы найти дорогу вниз, которую мы не видим.
Если сможешь держать свое сознание при себе и рассказывать, что я вижу, я бы взялся за эту работу.
– Ночной Волк был бы рад помочь вам, моя королева, – перевел я.
Она устало улыбнулась:
– Тогда, если только ты будешь хорошо слышать нас обоих, ты мог бы служить посредником.
От жутковатого повторения мыслей волка мне стало не по себе, но я только кивнул в знак согласия. Для продолжения этой беседы потребовалась предельная концентрация, иначе смысл мог ускользнуть от меня. Так может себя чувствовать предельно усталый человек, вынужденный непрерывно бороться со сном. Я подумал, так ли чувствовал себя Верити.
Есть и другой путь. Но это так же трудно, как ехать на норовистом жеребце, который шарахается от каждого шороха или прикосновения поводьев. Пока ты не готов к этому. Так что борись с этим, мальчик, и держи голову над водой. Я хотел бы, чтобы нашелся какой-нибудь другой способ прийти ко мне, но есть только эта дорога, и ты должен идти по ней. Нет, не отвечай мне. Помни, что есть другие, которые слушают.
Как-то, рассказывая про моего отца, Верити сказал, что, когда тот работал Скиллом, окружающим казалось, что они попали под копыта дикого жеребца. Чивэл врывался в сознание, вбивал в него сообщение и исчезал. Теперь я лучше понимал, что имел в виду мой дядя. Я чувствовал себя как рыба, которую внезапно выбросило на сушу, – то же ощущение пустоты в следующее мгновение после ухода Верити. Мне потребовалось еще несколько секунд, чтобы вспомнить себя самого. Если бы я не был уже укреплен эльфовой корой, я бы, возможно, потерял сознание, но сила наркотика поддерживала меня. Я чувствовал себя так, словно меня закутали в теплое, мягкое одеяло. Усталость исчезла. Я допил то немногое, что оставалось в моей чашке, и стал ждать вспышки энергии, которую обычно давал мне эльфбарк. Но тщетно.
– Кажется, вы заварили слишком слабый чай, – сказал я Кеттл.
– Ты получил вполне достаточно, – отозвалась она сурово. Примерно таким тоном разговаривала со мной Молли, когда считала, что я слишком много выпил.
Я взял себя в руки, ожидая, что сейчас мое сознание заполнит образ Молли, но остался один на один со своей собственной жизнью. Не знаю, чего в этом было больше – облегчения или разочарования. Мне очень хотелось увидеть ее и Неттл, но Верити предупреждал. Несколько запоздало я обратился к Кетриккен:
– Верити связался со мной Скиллом. Только что. Я обозвал себя безмозглой деревенщиной, когда увидел, какая надежда осветила ее лицо.
– Это было не совсем послание, – поспешно поправился я. – Он лишь предостерег меня от употребления Скилла, вот и все. Он все еще считает, что меня так могут обнаружить.
Лицо ее осунулось. Она покачала головой, потом посмотрела на меня и спросила:
– И он совсем ничего не просил передать мне?
– Не знаю, понимает ли он, что вы со мной, – поспешно объяснил я.
– Никаких слов, – уныло пробормотала она, словно не слышала меня. Глаза ее потемнели, когда она спросила: – Он знает, что я предала его? Он знает о… нашем ребенке?
– Не думаю, моя леди. Я не чувствую в нем сильного горя, а мне прекрасно известно, насколько бы это его огорчило.
Кетриккен сглотнула. Я проклинал свою неуклюжесть, но подобало ли мне бормотать слова любви и утешения его жене? Она внезапно выпрямилась и встала.
– Думаю, я пойду и принесу еще немного дров на ночь, – заявила она, – и зерна для джеппов. Вряд ли они найдут здесь хоть что-нибудь съедобное.
Я смотрел, как она покидает палатку и уходит в холодную ночь. Никто не вымолвил ни слова. Спустя несколько секунд я встал и последовал за ней.
– Не уходи надолго, – предостерегла меня Кеттл. Волк тенью скользнул за мной.
Ночь была чистой и холодной. Ветер был не сильнее, чем обычно. На привычные неприятности можно почти не обращать внимание. Кетриккен не собирала дрова и не кормила джеппов. Я был уверен, что и то и другое было давно уже сделано. Она стояла на краю дороги и смотрела в темную пропасть. Стояла, высокая и прямая, как солдат, докладывающий своему сержанту, и не издавала ни звука. Я знал, что она плачет.