В конце концов далеко впереди я увидел крошечную фигуру, бредущую по огромной улице. Человек опустил голову под ударами ветра и прикрывал полой плаща рот и нос, чтобы защититься от летящего песка. Он не был частью призрачной толпы и двигался через груды булыжника, обходя проломы и провалы мостовой. Я сразу же понял, что это Верити. Я узнал его благодаря биению жизни в моей груди и тогда же понял, что меня тянул сюда крошечный осколок Скилла Верити, который до сих пор таился в моем сознании. Кроме того, я почувствовал, что Верити находится в страшной опасности. При этом я не видел ничего угрожающего. Он был далеко от меня, едва виднелся сквозь смутные тени существовавших когда-то построек, затерянный в призрачной толпе базарного дня. Он с трудом шел вперед, одинокий и безучастный к призрачному городу. Я ничего не видел, но опасность нависла над ним, как тень великана.
Я поспешил и в мгновение ока оказался рядом с ним.
– А, – приветствовал он меня, – так ты пришел наконец, Фитц? Добро пожаловать.
Он не замедлил шага, не повернул головы. Но я ощутил тепло, как будто он приветственно сжал мою руку. Не было нужды отвечать. Вместо этого я взглянул его глазами на соблазны и опасности города-призрака.
Впереди струилась река. Это была не вода. Это не был сверкающий камень. Каким-то образом то и другое смешивалось в потоке, и в то же время поток не был ни тем ни другим. Он скользил сквозь город, как сверкающий клинок, вырывался из расколотой горы позади нас и струился вперед до тех пор, пока не сливался с более древней рекой воды. Как угольный пласт, обнаженный отливом, или залегающая в кварце золотая жила, он был распростерт на теле земли. Это была магия. Величайшая древняя магия, безжалостная и равнодушная к людям, текла там. Река Скилла, по которой я так мучительно учился плавать, в сравнении с этой рекой была тем, чем является букет вина по отношению к самому вину. Магия, которую я увидел глазами Верити, существовала физически, была не менее материальна, чем я сам. Меня немедленно потянуло к ней, как влечет мотылька к пламени свечи.
Дело было не только в красоте этого сияющего потока. Магия переполняла все чувства Верити. Звук ее течения был удивительно музыкальным – сочетание нот, заставлявшее ждать и слушать в уверенности, что оно выстроится в некую мелодию. Ветер доносил до меня запах, изменчивый и ускользающий, в какой-то момент в нем чувствовался оттенок аромата цветущего лимона, а в следующий – дымный запах пряностей. Я смаковал его с каждым вдохом и рвался погрузиться в него. Внезапно я ощутил уверенность, что эта река может утолить всякую жажду, не только телесную, но и духовную. Мне хотелось, чтобы мое тело тоже было здесь и я мог бы ощущать все это так же всеобъемлюще, как Верити.
Верити остановился. Поднял лицо. Он втянул воздух, насыщенный Скиллом, как туман насыщен влагой. Внезапно мне передался резкий металлический привкус в горле Верити. Томление, которое он испытывал, внезапно превратилось во всепоглощающее желание. Он жаждал этого. Когда он достигнет потока, он упадет на колени и будет пить, пока не напьется. Он будет полон всем сознанием мира; он станет частью целого и превратится в целое.
Но сам Верити прекратит свое существование.
Я отшатнулся в благоговейном ужасе. Не думаю, что существует что-нибудь более пугающее, чем встреча с искренним желанием самоуничтожения. Несмотря на мою собственную тягу к реке, во мне поднимался гнев. Это не было похоже на Верити. Ни мужчина, ни принц, которого я знал, не были способны на такой трусливый поступок. Я смотрел на Верити, как будто не видел его никогда раньше.
И понял, как много времени на самом деле прошло с тех пор, как видел его в последний раз.
Его блестящие черные глаза стали тускло-темными. Его плащ, развевающийся на ветру, был теперь всего лишь тряпкой. Кожа его сапог давно потрескалась, нитки истлели и швы разошлись. Он шел неуверенно, с трудом. Я сомневаюсь, что его походка была бы ровной, даже если бы ветер не сбивал его с ног. Губы его побледнели и потрескались, кожа приобрела серый оттенок, как будто вся кровь вытекла из него. Казалось, он состоял только из физического стержня – веревки мускулов, натянутые на каркас костей и едва прикрытые плотью. Только воля заставляла его держаться на ногах и двигаться. К потоку магии.
Не знаю, где я взял силу, чтобы противостоять этому. Возможно, это произошло потому, что на мгновение я сосредоточился на Верити и увидел огромный мир, который будет потерян, если его не станет. Что бы ни было источником моей силы, я направил ее против него. Я бросился ему наперерез, но он прошел сквозь меня.
– Верити, пожалуйста, остановитесь, подождите! – закричал я и полетел к нему – разъяренное перышко на ветру. Это не произвело никакого эффекта. Он даже не помедлил.
– Кто-то должен сделать это, – тихо сказал он. Сделав еще три шага, он добавил: – Я долго надеялся, что это буду не я. Но снова и снова спрашивал себя: «Кто же тогда?» – Он повернулся и посмотрел на меня своими выжженными до пепла глазами: – Нет другого ответа. Это должен быть я.
– Верити, подождите, – молил я, но он не останавливался. Не торопясь и не медля, он шел как человек, который хорошо знает, какое расстояние ему предстоит пройти, и рассчитывает свои силы.
Я немного отстранился, чувствуя, что силы мои тают. На мгновение я испугался, что буду отброшен назад, к своему спящему телу. Потом я ощутил не менее сильный страх. Я был так давно связан с Верити, и даже сейчас меня тянуло за ним. Меня могло затянуть вместе с ним в эту магическую жилу. Будь у меня в этой реальности тело, я бы, наверное, попробовал уцепиться за что-нибудь. Умоляя Верити остановиться и послушать меня, я в то же время пытался удержаться единственным способом, который мог вообразить. Я потянулся Скиллом, пытаясь ухватиться за тех, чьи жизни касались моей: Молли, моей дочери, Чейда и шута, Баррича и Кетриккен. У меня не было настоящей связи Скиллом с ними, так что моя хватка была в лучшем случае довольно жалкой да еще ослабленной безумным страхом, что Уилл, Каррод или даже Барл могут каким-нибудь образом обнаружить меня. Мне показалось, что Верити немного помедлил.