Она снова нахмурилась.
– Никак не пойму, что ты в нем находишь. Почему бы тебе не перебраться в комнату рядом со мной и с Кетриккен? Тебе уже почти не нужен уход; пора тебе занять принадлежащее тебе по праву место рядом с королевой.
– Как только королева позовет меня, я явлюсь к ней, – сказал я почтительно. – До этого еще достаточно времени.
Чейд Фаллстар занимает, исключительное место в истории Шести Герцогств. Хотя он никогда не был официально признан, его явное физическое сходство с Видящими делает почти очевидной его кровную связь с королевской династией. Так это или нет, но то, кем он был, бледнеет в сравнении с тем, чем он занимался. Некоторые говорили, что он был шпионом короля Шрюда задолго до начала войны и появления красных кораблей. Другие связывали его имя с именем леди Тайм, которая почти наверняка была личной отравительницей и шпионкой королевской семьи. Эти слухи никогда не будут доказаны.
Как бы то ни было, безо всякого сомнения, можно сказать, что Чейд Фаллстар начал вести открытую жизнь лишь после бегства из Баккипа изменника Регала Видящего. Он предложил свои услуги леди Пейшенс. Она смогла использовать созданную им по всем Шести Герцогствам сеть, чтобы получать необходимую информацию и распределять ресурсы, необходимые для защиты побережья. Множество свидетельств позволяют предположить, что первоначально он собирался оставаться негласной и тайной фигурой. Его уникальная внешность сделала эту задачу невероятно сложной, и вскоре он полностью оставил попытки такого рода. Несмотря на свой возраст, он стал героем: лихой старик, который появлялся и исчезал в трактирах и тавернах в любое время суток, насмехаясь над стражниками Регала и ускользая от них, разнося новости и передавая средства для защиты береговых Герцогств. Эти подвиги заставили людей уважать его. Он убеждал народ Шести Герцогств не терять мужества и предсказывал, что король Верити и королева Кетриккен вернутся, чтобы снять с их плеч бремя податей и военных налогов. О его деяниях сложено множество песен, но наиболее известен цикл «Расплата Чейда Фаллстара», приписываемый менестрелю королевы Кетриккен Старлинг Птичьей Песне.
Моя память протестует при воспоминании о тех последних днях в Джампи. Уныние овладело мной, и ни дружба, ни бренди не могли противостоять ему. У меня не было ни сил, ни воли, чтобы расшевелить себя.
– Если судьба похожа на огромную волну, которая подхватит тебя и ударит об стену, что бы ты ни делал, зачем вообще что-то делать? Пусть все идет как идет, – с пьяной торжественностью заявил я шуту в один прекрасный вечер.
Ответа не последовало. Он продолжал полировать шкуру игрушечного волка. Ночной Волк лежал у ног шута. Он не спал. Когда я напивался, он отгораживал от меня свое сознание и выражал недовольство, не обращая на меня никакого внимания. Кеттл сидела в углу у очага, вязала и выглядела то разочарованной, то возмущенной. Чейд расположился в кресле с прямой спинкой за столом напротив меня. Перед ним стояла чашка с чаем, и глаза его были холодны, как нефриты. Нечего и говорить, что я пил в одиночестве третью ночь подряд. Я проверял теорию Баррича о том, что выпивка ничего не решает, но делает некоторые невыносимые вещи немного более терпимыми. В случае со мной эта теория не работала. Чем больше я пил, тем менее терпимой казалась мне ситуация. И тем невыносимее становился я для своих друзей.
Этот день принес мне больше, чем я мог воспринять. Чейд наконец пришел с тем, чтобы сказать, что Кетриккен хочет видеть меня завтра утром. Под некоторым нажимом с его стороны я согласился быть в приличном виде: вымытым, побритым, чисто одетым и трезвым. В тот момент ничего этого про меня нельзя было сказать. Это было неудачное время, чтобы мериться с Чейдом остроумием, но мне не хватило здравого смысла, чтобы понять это. Я задавал ему воинственные и обвиняющие вопросы. Он спокойно отвечал на них. Да, он подозревал, что Молли носит моего ребенка, и да, уговорил Баррича присматривать за ней. Баррич уже позаботился о том, чтобы у нее были деньги и кров, и не собирался жить с ней вместе, но когда Чейд указал ему на опасность, которая может грозить ей и ребенку, если кому-нибудь станут известны все обстоятельства, Баррич согласился и на это. Нет, он не сказал мне. Почему? Потому что Молли вынудила Баррича обещать ей, что он не расскажет мне о ее беременности. Соглашаясь на просьбу Чейда, Баррич поставил условие, что Чейд тоже будет уважать это обещание. Сначала Баррич надеялся, что я сам догадаюсь, почему пропала Молли. К тому же он сказал Чейду, что, как только ребенок родится, он будет считать себя свободным от всяких обещаний и сообщит мне уже не о ее беременности, а о том, что у меня есть ребенок. Даже в своем тогдашнем состоянии я понял, что это было верхом неискренности для Баррича. Отчасти я ценил глубину его дружеских чувств ко мне, ради которых он хотел обойти собственное обещание. Но когда он пошел сообщить мне о рождении дочери, то обнаружил лишь явные свидетельства моей смерти.
Затем он отправился прямиком в Бакк и передал весточку одному каменщику, который, в свою очередь, поговорил с другим каменщиком, и в конце концов Чейд пришел на встречу с Барричем в рыбачий док. Они оба были настроены скептически.
– Баррич не мог поверить, что ты мертв. Я не мог понять, почему ты все еще там. Я послал сообщение моим часовым вверх и вниз по речной дороге, потому что был уверен, что ты не убежишь в Бингтаун, а незамедлительно отправишься в горы. Именно это я сказал той ночью Барричу: «Мы должны оставить его в покое, чтобы он выяснил для себя, как далеко простирается его преданность». Я поспорил с Барричем, что, предоставленный самому себе, ты как стрела, выпущенная из лука, полетишь прямиком к Верити. И то, что ты умер там, а не по дороге к своему королю, потрясло нас больше всего.