– Совсем темно, – сказал я наконец. – Лучше бы нам возвратиться в лагерь.
Она вздохнула, но выпрямилась и взяла мою руку. Я хотел было двинуться к лагерю, но Старлинг дернула меня за руку
– Будь со мной, – сказала она просто, – здесь и сейчас. С нежностью и дружбой. Чтобы другое… ушло. Дай мне себя, хоть настолько.
Я хотел быть с ней. Хотел с отчаянием, которое не имело ничего общего с любовью и даже, наверное, с вожделением. Она была теплой и живой, и это было бы сладостным и простым человеческим утешением. Если бы я мог быть с ней и каким-то образом встать после этого не изменившимся в том, что я думаю о себе, и в том, что я чувствую к Молли, я бы сделал это. Но я дал Молли право на меня; я не мог изменить это только потому, что мы вдали друг от друга. Я не думал, что были слова, которые могли бы заставить Старлинг понять: выбирая Молли, я не отвергаю ее. И поэтому я просто сказал:
– Ночной Волк возвращается. У него кролик.
Старлинг подошла ближе. Она провела рукой вверх по моей груди к шее. Затем ее пальцы прошлись по моей щеке и коснулись губ.
– Отошли его, – сказала она тихо.
– Я не могу отослать его так далеко, чтобы он не знал всего, что происходит между нами, – честно признался я.
Рука на моем лице внезапно застыла.
– Всего? – спросила она. Голос ее был полон страха. Всего. Он подошел и сел рядом. Кролик болтался у него в зубах.
– Мы связаны Уитом. Мы разделяем все.
Она отняла руку от моего лица и отошла в сторону. Она смотрела вниз, на волка.
– И значит, все, что я только что рассказала тебе…
– Он понимает это по-своему, не так, как понял бы другой человек, но…
– А что Молли чувствует по этому поводу? – вдруг спросила она.
Я глубоко вздохнул. Я не ожидал, что этот разговор примет такой оборот.
– Она не знала, – сказал я ей. Ночной Волк пошел к лагерю. Я двинулся за ним. Следом шла Старлинг.
– А когда узнает, – нажимала Старлинг, – она с легкостью примет эту… вашу связь?
– Вряд ли, – неохотно пробормотал я. Почему Старлинг всегда заставляет меня думать о том, о чем мне не хочется даже вспоминать?
– Что, если она заставит тебя выбирать между ней и волком?
Я на мгновение остановился, потом снова пошел, немного быстрее. Этот вопрос давно висел надо мной, но я отказывался думать на эту тему. Этого не будет, до этого не дойдет. Но голос во мне шептал: «Если ты скажешь Молли правду, до этого непременно дойдет. Так и будет».
– Ты ведь собираешься сказать ей, верно? – Старлинг задала мне именно тот вопрос, от которого я прятался.
– Не знаю, – мрачно проговорил я.
– О, – кивнула она. Потом добавила: – Когда мужчина так говорит, это обычно означает: «Нет, не скажу, но время от времени буду тешить себя мыслью, что когда-нибудь потом обязательно сделаю это».
– Будь любезна, помолчи. – В моих словах не было силы.
Старлинг молча следовала за мной. Через некоторое время она заметила:
– Я не знаю, кого жалеть: тебя или ее.
– Может быть, нас обоих, – твердо сказал я. Мне больше не хотелось говорить об этом.
Шут стоял на часах, когда мы добрались до лагеря. Кеттл и Кетриккен спали.
– Удачная охота? – по-дружески спросил он, когда мы появились.
Я пожал плечами. Ночной Волк уже рвал кролика, которого принес. Он довольно растянулся у ног шута.
– Неплохая. – Я протянул ему другого кролика. Шут взял его и повесил на столб палатки.
– Завтрак, – спокойно сказал он мне. Он посмотрел на Старлинг, но если и заметил, что она плакала, то промолчал. Я не знаю, что он прочитал на моем лице, но и по этому поводу тоже ничего не сказал. Старлинг пошла за мной в палатку. Я стянул с себя сапоги и в блаженстве опустился на постель. Когда через несколько мгновений я почувствовал, что она устраивается у меня за спиной, я был не очень удивлен. Я решил, что это означает прощение. Заснуть от этого было не легче.
Но в результате я заснул. Я поднял стены, но каким-то образом ухитрился увидеть собственный сон. Мне снилось, что я сижу у постели Молли и смотрю, как спят они с Неттл. Волк лежал у моих ног, а в углу у очага сидел шут на табуретке и довольно кивал сам себе. На столе была разложена игра Кеттл, но вместо камней на доске стояли фигурки драконов, черных и белых. Красные камни были кораблями, и мне надо было сделать ход. В руке у меня была фигурка, которая должна была сделать победный ход, но я только хотел смотреть, как спит Молли. Это был почти мирный сон.
Существует несколько древних «белых пророчеств», которые говорят о том, что Изменяющий окажется предан. Белый Колун писал об этом событии: «Своей любовью он предан, и его любовь была предана». Менее известный писец и пророк Гант Белый уточняет детали: «Сердце Изменяющего обнажено для того, кому он доверяет. Все тайны доверены, и все тайны выданы. Ребенок Изменяющего отдан в руки его врагов тем, чья любовь и верность выше всяких подозрений». Другие пророчества менее понятны, но из всех можно сделать вывод, что Изменяющий будет предан человеком, который пользуется его полным доверием.
На следующее утро, закусывая жареной крольчатиной, мы с Кетриккен снова сверились с картами. Хотя едва ли мы на самом деле нуждались в этом – так хорошо мы их знали. Кетриккен показала слабеющую линию на изношенном свитке:
– Нам придется вернуться к колонне в каменном кругу, а потом пойти по Дороге Скилла немного дальше. Прямо к нашей последней цели.
– Не очень-то мне хочется снова идти по этой дороге, – честно признался я. – Даже рядом с ней мне приходится очень трудно. Но, боюсь, у нас нет другого выхода.